По мнению Аргана, в своём развитии Рим «не только не представляет места эстетическому опыту в системе ценностей своей культуры, но намеренно и упорно не хочет его признавать. Только архитектура имеет право на признание — и то, главным образом, как средство, пригодное для использования в целях управления общественными делами, и как военная инженерия, необходимая для ведения войн»[1]. Рим не имел эстетической традиции или образа, связанного с идеей о природе или о сакральном. Поэтому всё, что относилось к изобразительности (будь то этрусское или греческое искусство) считалось чуждым и посему опасным для сохранения жёсткой суровой традиции образа жизни. Искусство было недостойным низким ремеслом для римского гражданина (так говорил Катон). Однако искусство других народов, трофейное, считалось достойной наградой победителю. Выставленное на форуме, оно свидетельствовало о римской доблести и становилось достоянием отечественной истории (так говорил Цицерон). Возникла новая эстетика: искусство рассматривалось как история в образах, доступная и Также искусство имело воспитательную роль и становилось орудием управления. Этрусское искусство очень подходило для подкрепления этого тезиса. Эллинистическое, хоть и построенное на созерцании и познании, философии прекрасного — использовалось римлянами в утилитарных целях.
Первые непосредственные контакты Рима с изобразительной культурой эллинизма восходят к III веку до н. э. — через Великую Грецию. В II в. до н. э., после покорения Греции, контакты стали интенсивными. В следующем столетии, при императоре Августе, классическое искусство получило статус государственного (августовский классицизм). Параллельно с ним в Италии существовали разнообразные эллинистические течения, которые в период упадка империи смешались с провинциальными направлениями. Так в Риме установился художественный плюрализм.
Популярные вопросы