181. Что русский философ Иван Александрович Ильин называет «священной традицией России»? Есть ли примеры продолжения этой традиции в наши дни? Приведите их, выразите своё отношение к ним.

Россия... Разве можно говорить о ней? Она — как живая тайна: ею можно жить, о ней можно вздыхать, ей можно молиться; и, не постигая её, блюсти её в себе; и молчать...
Но о дарах её; о том, что она дала нам, что открыла; о том, что делает нас русскими; о том, что есть душа нашей души; о своеобразии нашего духа и опыта; о том, что смутно чуют в нас и не осмысливают другие народы... об отражении в нас нашей Родины — да будет сказано в благоговении и тишине.
Россия одарила нас бескрайними ширью уходящих равнин, вольно пронизываемых взором да ветром, зовущих в лёгкий, далёкий путь. И эти раскрыли наши души и дали им ширину, вольность и лёгкость, каких нет у других народов. Русскому духу присуща духовная свобода, внутренняя ширь, осязание неизведанных, небывалых возможностей. Мы родимся в этой внутренней свободе, мы дышим ею, мы от природы несём её в себе...
Столетиями строили его [русский характер] монастырь и армия, государственная служба и семья. И когда удавалось им их дело, возникали дивные, величавые образы: русские подвижники, русские воины, претворявшие свой долг в преданность, а закон — в систему героических поступков... А из этого рождалось ещё более высокое: священная традиция России — выступать в час опасности и беды добровольцем, отдающим своё достояние и жизнь за дело Божие, всенародное и отечественное... (И. Ильин)

182.Фрагмент книги В. А. Солоухина «Последняя ступень». Какую роль в тексте играет упоминание имён великих людей и названий городов?

Есть закон — если за столом сидит больше семи человек, то стол начинает дробиться на разговорные группы, на разговорные очаги.
<...> Но есть выход из положения... Надо тогда говорить самому, объединять всех, если не процессом общего разговора, то процессом общего слушания. <...> Однако можно говорить и более целенаправленно, заставив людей задуматься, расшевелив их и даже вызвав энтузиазм. <...>
...Не бог весть какое я произнёс слово, но всё же, пока я говорил, было тихо, слушали.
— Может случиться, что на улице меня остановит милиционер. Остановит и с кто я такой? Я покажу ему свои документы. Вот — паспорт. Имя, год рождения, место рождения. Вот удостоверение о том, что я член редколлегии «Литературной газеты». В дальнейшем я могу показать книги, которые я написал, и он получит полное представление о том, что я и кто я... Но если окажется, что все документы я забыл дома? Хорошо, в Москве можно справиться. Но бывали же случаи на фронте, когда человек без документов оказывался в расположении другой части и был обречён если не на самый худший исход, то на злые мытарства. Бывают, видимо, кульминационные, а может быть, трагические моменты в истории каждого народа, когда ему надо держать ответ, когда ему надо брякнуть своими документами, а кто же он такой, этот народ? Вот с меня за границей, кто я? Отвечу — русский.
— А что такое — русский?
— Ну... Русский — это Андрей Рублёв, Лев Толстой, Достоевский, Чехов, Менделеев, Шаляпин, Рахманинов, Чайковский.
При необходимости более подробного ответа можно напомнить и подробнее, что же такое русский. Это города: Москва, Петербург, Нов- город, Нижний Новгород, Тобольск, Вологда, это Александр Невский, Минин, Пожарский, Бородино, Сергей Радонежский, Куликово поле, более свежая слава — Сталинград... Проще говоря, народ — это то, что он сотворил, создал, свершил за всю свою многовековую историю...
<...> Тишина наступила мёртвая, гробовая.
— Так что же значит — лишить народ Это значит раздеть его догола и выпустить без документов, без всякой одежонки на холодный, жестокий ветер истории. Как же он докажет, кто он и что он? Но разве не то же самое происходит, когда наши великие города лишаются своего лица, когда забываются наши песни, когда к общему знаменателю приводится наш язык, приводится к средне- грамматическому, выхолощенному, бездушному языку. Лишить на- род его это значит оставить его без документов, выпустить его голым. Недавно в нашем селе — застолье... Cидят мужики и бабы... дело дошло до песен. А петь уже не умеют. Орут кто во что горазд. И это пение? Русское многоголосое пение, с верхами, с низа- ми, с душой? Но народ, разучившийся петь свои народные песни, не теряет ли права называться уже народом, не превращается ли он в население данной страны? Я понимаю, что я говорю жестокие вещи. Но так ли уж я не прав?..